11 Декабря, Среда

Подписывайтесь на канал Stihi.lv на YouTube!

Приз симпатий журнала "Золотое руно"

  • PDF

runo_logoПриз симпатий журнала "Золотое руно" - публикация на его страницах произведений избранных редакцией авторов - участников Международного литературного конкурса "7-й открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии - 2018".



Приз учрежден 9 мая 2017 года.

cicera_stihi_lv


runo
Обладателями Приза редакции журнала "ЗОЛОТОЕ РУНО"
на Международном литературном конкурсе
"7-й открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии - 2018"

ОБЪЯВЛЯЮТСЯ

Наталия ПРИЛЕПО, Тольятти (Россия)

prilepo


Звонишь мне раз в год

Звонишь мне раз в год в день рождения и сообщаешь,
Что умерли люди, которых я даже не знаю.
Что кошка гнездилась-пряталась под кроватью,
Потом принесла троих, но пришлось убрать их.
Было немного жаль,
Но четверых держать –
Накладно. Ни корма, ни места в дому не хватит.
Неделю стояла такая гнилая слякоть,
А нынче насыпало ночью – не видно края.
Умерли люди, которых я не узнаю.
Пепел в снегу оставляет глухие дыры.
Папа, я не засыпаю в чужой квартире
Мутным окном в темноту, затяжную, синюю.
Папа, он долго такую меня не вынесет.
Как и другие до...
Был бы ко мне добр.

Монстр

Сын мне рисует по пыли немытых окон.
Ужин горчит пригоревшей густой перловкой.
В шаткую спинку – спиною. Сквозь сон горячий
Где-то внутри меня маленький мальчик плачет.
Рухнувший стул да обшарпанный подоконник.
Дерево-клен мне под ноги пускает корни.
Лунки следов пробивает живая зелень.
Сорок шагов до скрипучих кривых качелей.
Десять, одиннадцать с четвертью, с половиной.
Руки отца нестерпимо больны бензином.
Пальцы изъедены ржавчиной и артритом.
Страшно кричу ему горькое: "Пропади ты!"
Гаснет отец, переломан грядущим маем.
К лету совсем слабеет и пропадает.
Ниже и ниже – качели, и пусто, пусто...
В горле противно стоит кровянистый сгусток.
Рухнувший стул да обшарпанный подоконник.
Дерево сыну под ноги пускает корни,
Будто не чует коленей его разбитых.
"Я же сказал тебе! Чтоб тебя! Пропади ты!"
В шаткую спинку – спиною, немой и ватный.
Взгляд его прям и остр.
Маленький мальчик прячется под кровать и
Появляется монстр.

Небо до края

Небо до края мутную воду льет.
С улицы тянет ржавчиной и гнильем.
Руку подставишь - сплошь дождевая сыпь.
Небо темнеет. В стену стучат часы.
Крошится рама, рыхлая от воды.
Отчим с работы снова вернулся – в дым.
Высыпал на пол старый карманный сор
И сигарету выкурил мне в лицо.
Вспомнил по имени. Я его – как огня.
Что-то неловкое выросло из меня.
Думала, вспыхну клевером в полный рост.
Но постепенно что-то не задалось.
Трескались тропы сетью сухих морщин.
Синее платье, желтые кирпичи.
Пыльно от бега. Ветер звенел в ушах.
Солнце катило следом белесый шар.
Рваные ленты, выцветшее лицо.
Склеивал пальцы горький цветочный сок.
Думала, выстрелю в небо хоть вкривь, хоть вкось.
Но постепенно что-то оборвалось.
Кутаться в теплое, прятаться, где темно.
Отчим неделю будет лежать больной.
Виснет веревка, на пол течет белье.
Мама стирает серый постельный лен.
Деньги – на новое, на себя – рукой,
Солью – на пригоревшее молоко.

Геннадий АКИМОВ, Курск (Россия)

akimov


* * *

Фатеж – Любаж – деревня Игино.
Осиротевший бабий хор.
Спи, дядя Коля, песня сыграна,
Окончен трудный медосбор.

Не войте так, не надо лишнего.
Пчелиный гул, далекий звон,
Блины и баночка гречишного
Да знаменитый самогон.

А помнишь – озеро, карасики,
Неутомимая гармонь?
Теперь в селе не будет пасеки,
Да и село уже с ладонь.

Поля убогие не холены,
Поскольку трудно старикам.
Растет картошка малахольная,
Сопротивляясь сорнякам.

Земля, забытая Создателем,
Скупой обветренный пейзаж.
И храм, в котором настоятелем –
Былой воришка и алкаш.

* * *

Писать о зеркалах – прескверный тон.
Тем более – писать о зазеркальях,
Где гусеницы весом в пару тонн
Растят грибы в потусторонних залах,
Безумец пляшет кроличьей порой,
Орут в лесу дурные бармаглоты...
Побрившись утром, ванную закрой –
Пусть там бушуют дикие охоты,
А ты иди в свой улей униформ,
Торговых точек, пластиковых окон.
На форум созовет рабочий горн –
Ты прочно к этой плоскости причпокан,
И что тебе тот выморочный сон,
Фантазии обкуренного бритта...
Но заглядишься в зеркало, и всё,
И нет тебя, осталась только бритва.

* * *

Они остолбенели враз,
к земле склонились, будто стебли.
Будь проклят этот день и час,
когда все взрослые ослепли.

Нет короля в стране слепых.
Молчат гудки, станки, турбины.
Машины встали. Гул затих.
Во мраке гибнет мир старинный.

И только детям, что чисты,
даны хрустальные орбиты,
пути, тоннели и мосты
невинным взглядам их открыты.

Плетет рыдающую вязь
архангел сумрачной трубою.
Кривляясь, клоун Пеннивайз
ведет детишек за собою.

 Имя автора будет объявлено 6 июня 2018 года.

* * *

говорил, потому что иначе - молчать,
а молчал оттого, что не мог
прокормить этот выводок злобных волчат,
посадить их на поводок.
в непочатом и непечатном краю
что ни буква - собачий лай.
если небо твоё стоит на крови -
выливай его.
willy, why?

то ли детский стишок, то взрослый грешок
сочиняется на посошок,
и в ногах его правды ни на вершок,
а другие части не в счёт

говорил, пока мог - зеленеющий мох
проступал на его устах,
то ли ветер скулил, то ли просто щенок,
а потом устал.
но сквозь рот говорившего плыли цветы,
плыл сосновый игольчатый звук,
прошивая пространство,
в котором и ты -
тишина,
полудетский испуг.

первоцветы не спят
в первобытном аду,
если ты не найдёшь, то тебя найдут,
переврут и скажут все за тебя -
хлорофилловый
ужас
небытия.

* * *

человекозвери и человекотравы
выходили каждый
не из своей дубравы
нерожденных несли
кто - в утробе
а кто - во рту
становились по эту сторону
и по ту

кем мы были и для чего стояли
неотличимы от тишины и стали
костяные снаружи
мягкие изнутри
обними нас
боже
или совсем сотри

но он нас говорит
заговаривает как зубы
до молочной кости
и идёт на убыль
бесконечный день

что ещё остаётся здесь

остаётся свет между мертвыми и живыми
между сном горечавки или плакучей ивой
посмотри ей в заплаканные глаза
говори
даже если нет слов
чтобы их сказать

* * *

если будет война (я осталась на -й-
перед бездной звучащего -на)
по губам молочая пойми прочитай
чья замолчанная вина

если длится война
виноградный побег
самым первым ложится в снег

одуванчик взлетает не чуя ног
безголовый мученик
лёгок пух
санитар-подорожник помочь не смог
потому что лишился обеих рук

то есть листьев конечно
мой хвойный друг
лишь зелёная кровь вокруг

мне бы вровень с этой живой травой
и над мертвой тише воды стоять
оттого что молчание не равно
нежеланию
вспоминать

и у мяты память ещё свежа
и крапивы язык - острие ножа
и дрожащий лист поглощает свет
выдыхает смерть
 
  

LOGO_GIF

cicera_spasibo

 
ИЗ ИСТОРИИ ПРИЗА

Обладателями Приза редакции журнала "ЗОЛОТОЕ РУНО"
на Международном литературном конкурсе
"6-й открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии - 2017"

ОБЪЯВЛЯЮТСЯ

Ирина РЕМИЗОВА, Кишинев (Молдова)
Анонимная конкурсная подборка 242. "Навсегда весна"

ANONIM

Орех

Бывало, посадишь поближе к теплу, чтоб рос
высоким и сладким ‒ под солнечный самый бок -
идет себе к небу вразвалочку, как матрос,
и лист его кожист, и корень его глубок.

Лелеешь и холишь, нашёптываешь слова,
заводишь кукушку, считающую до ста, -
и не замечаешь: вокруг не растет трава
и нет по соседству ни деревца, ни куста...

Внутри его море, и чувствуешь, как в груди
все больше простора - какое гнездо ни вей:
обрюзглые тучи в кошелках несут дожди,
и сорные бабочки вьются среди ветвей,
и весело так, будто в кровь подмешали свет,
и ласточки смотрят из-под голубых застрех...

... Приходит, садится за стол, говорит: привет!
и ты раскрываешь ладони: смотри, орех!
Две лёгкие лодки - неточеные борта,
сорвали по осени - будто бы век спустя:
внутри лишь иссохшая горькая чернота,
да полуистлевшее бабочкино дитя.

Муравей в кармане

Покуда ночь загадывает сны,
к воде и небу пришивая блестки,
бездомный город, мертвый без войны,
валяется в пыли на перекрестке -
с удавкой испарений и дымов,
затянутой на впадине яремной...
Кварталами потерянных домов
его душа врастает в рай подземный,
куда-то глубже корневых ветвей,
позвякивая глухо и нездешне...

Я, переживший зиму муравей,
сижу в его кармане, как в скворешне:
не мокну, голодая, под дождём -
а надобно ли большее пигмею? -
но то, что никуда мы не идём,
почувствовав, ещё не разумею.
Вот-вот - и, в рассыпные встав строи,
как подобает слугам и военным,
несчётные сородичи мои
привычно побегут по стылым членам, -
да так, что за туманной муравой,
под утро опускающейся ниже,
обманутся и скажут, что живой, ‒
о том, кто бездыханен и недвижен.

Матушка-бузина

Не по колодам пней
считаны дни-рубли...
Нет никого сильней
сбросившей снег земли:
лебедь из рукава,
из табакерки черт -
выскочила листва
в тысячу разных морд.

Душки лесной ушко
с грубым продольным швом
слышит: забыть легко
мёртвому о живом -
если земля, то нет
ни пустоты, ни мги:
ходит по травам свет,
так, что слышны шаги...

Вывернувшись - гнедым
из воровской узды -
пьют забродивший дым
каиновы сады,
редкий пчелиный гуд
вьётся по миндалю...
Божьих коровок жгут
и листокоса-тлю.

Ветреный барабан
бьёт-не даёт забыть:
смётан и мой кафтан
на травяную нить.
Просто игла в руке
матушки-бузины
встала в одном стежке
до навсегда весны.


Татьяна ВИНОКУРОВА, Тверь (Россия)
Конкурсная подборка 146. "Стихи из ленты"

Vinokurova_T

* * *

Год пережив, ты годом пережёван.
Родными мертвецами арестован,
В цветком растресканное лобовое
Вглядеться, подъезжая к городку,
Где призраки на каждой остановке,
Где прошлое в привычной обстановке,
И с фурой на Лозовом водопое
Толкаться в очереди к роднику.

Пятилитровку набирают долго.
Причастье убивает чувство долга.
Себя закрывший в опустевшем доме,
В столице мини-жизни, мира вне,
Там, где вдоль леса торговали клюквой,
Колонки горло извергало буквы,
А нынче пот в натопленном салоне -
Душа, стекающая по спине.

Теперь метёт. А думалось, всё верно,
Когда машину уводило влево,
Что Бог простит любимым всякий промах
И от беды закроет их собой.
Соседний двор. Незаводимый опель.
В окне знакомом незнакомый профиль.
И мокрый снег в чернеющих проёмах
Зачёркивает всё двойной сплошной.

Лента

Тело хрустит суставом,
Стих заряжает в руку.
Здравствуй, герой усталый,
Вставленный в пятый угол!

Что не наводишь кудри,
Гений семейной жизни?
Кистью от старой пудры
Клавиатуру чистишь,

Не закаляешь стали,
Не добываешь уголь.
Дымной крутой спиралью
Скручен небесный купол.

Что завязать с куреньем
И материться бросить, -
Лучше ли, сонный гений,
Жить в телефоне носом?

И над борщом и газом,
С радостью или с болью,
Наглухо перемазав
Руки свекольной кровью,

Даже когда под боком
Спящий сопит подсвечник, -
Палец листает с Богом
Глупую бесконечность.

И, пока умным ядом
Полнится лента днями,
Счастье летает рядом
Мыльными пузырями.

* * *

Вот она, гарью пропитанная весна.
Под ноги мне текущая белизна.
Хлебною коркой - óстов гнилых домов.
В луже лежит О. Генри. «Дары волхвов».

Это не город - кладбище для надежд.
Здесь экономить, не покупать одежд,
Пить между чёрных пальцев зажатый дым.
И в двадцать восемь встать поутру седым.

В мусорной свалке, в этой сплошной грязи
Имя моё тихо с собой носи,
Напоминай лысым сухим кустам,
Веткам корявым, корябавшим тонкий стан;

При напролом, бейся как бронетанк,
Коль я тебе не друг и не враг, а так -
Хлипкий фундамент. Пластиковый каркас.
Всё, что не убивает, ломает нас.

И научись, с именем налегке,
Коль родилась ты в домике буквой Г,
По-человечьи жить, не ища ни в ком
Вёсен моих затопленный полигон.

И не забудь, чтоб не сломать хребет:
Я - это только текстовый документ,
Слово любви, застывшее на губе.
Нежность, так и не отданная тебе.

 
Вадим ГРОЙСМАН, Гиватаим (Израиль)
Конкурсная подборка 151. "Синектута"

Groisman

* * *

В полутёмной маленькой прихожей
Собираюсь в дальнюю страну,
Плен и волю ощущая кожей,
Словом пробивая пелену.

Здесь, пока вы спали и кутили,
Вызывали женщин и врача,
Я ходил кругами по квартире,
Семь цепей по полу волоча.

Сенектута, вот какое дело,
Мы с тобой распутаны теперь.
Слабость духа, угасанье тела
Всех освобождают от цепей.

Не хочу твоей свободы. Мне бы
Памяти, растраченной давно,
Чтобы на громовый холод неба
Отзывалось слабое звено.

* * *

Судьба исчезает, как дым,
За горем и счастьем в погоне,
Но есть над раздором земным
Альпийская чаша - другое.

Оно существует везде,
Являя себя и скрывая,
В алмазной и тонкой среде
Стоит на невидимых сваях.

Когда я устану от бед,
Когда заболею и слягу,
Его исчезающий свет
Откроется старому взгляду.

Копайся в себе и молчи
О детской измене другому,
Как дерево тянет лучи
Из хаоса к тёмному дому.

Парк ночью

Ночь приходит, и сдаётся безымянный,
Шумный хаос перепутанных растений,
Лишь фонарик, как солдатик оловянный,
Отгоняет подозрительные тени.

Он царит над исчезающим и спящим,
Защищённый металлическим каскетом,
Потому что в этом парке, в синей чаще
Существует только выбранное светом.

Но в заброшенной и тайной части парка,
Там, куда не проникает луч фонарный,
В яме будущего, в слабом поле кварка
Тварный космос превращается в нетварный.

И когда к пустому берегу причалят
Корабли несуществующего флота,
Для того, кто свет и мрак не различает,
Открываются незримые ворота,

Плачут ангельские хоры a cappella,
Ходят парами египетские боги
И Енох, достигший райского предела,
Будто идол, замирает на пороге.


Анастасия ВИНОКУРОВА, Нюрнберг (Германия)
Конкурсная подборка 111. "Потому что"

Vinokurova

* * *

Вдруг появляется Синяя Борода.
Иди, говорит, со мной.
Ложись, говорит, сюда.
Смотришь с недоумением на него:
Ты, дядя, совсем того?

Кряхтит, обижается, путается в словах:
Что ж, видно, старый совсем, видно, дело швах.
И пятится к выходу, гордость в кулак зажав.

Не чуя, как в сумрачных далях иных держав
Звенят голоса прекрасных и неживых,
Мутируя в сто одиннадцать ножевых.
От всех унесенных затемно от земли.
От всех, что однажды дрогнули
И пошли.

* * *

И не то чтобы не поётся - скорее не плачется.
Мимолётный соблазн промелькнул да и был таков.
А могла бы решить стать суровой асфальтоукладчицей
И всю жизнь защищать дороги от дураков.

Кто судьбу упустил - тот вовеки за ней не угонится.
Механизмы успеха безжалостны и просты.
А могла захотеть стать приветливой тихой садовницей
И в воронках от бомб день за днём разводить цветы.

Сотни брошенных тропок, и сотни ещё обнаружатся.
Если думать всерьёз - вряд ли выдержит голова.
Столько пользы могло бы быть, столько пронзительной нужности,
Но иду по земле - а за мной лишь слова, слова...

* * *

Воздух полон упрёков: «Мы же одни на свете!..»
Ты ведь знал, что отец мой - ветер, и мать моя - ветер,
что подобных отвергнет река, и земля не вскормит,
сколько б я ни сидела, напрасно пуская корни.

Ты же видел, куда смотрел, - так какого чёрта
удивляться тому, что однажды я стала мёртвой,
не сумев отдышаться под толстой гранитной глыбой.
Не жалей, не гневи небеса - это просто выбор.

Об одном лишь прошу, уходя от тебя с повинной:
не отдай меня тем, что засыпят песком и глиной.
Дай в закатном огне напоследок взмахнуть крылами,
потому что отец мой - пламя, и мать моя - пламя.


Александр КРУПИНИН, Санкт-Петербург (Россия)
Конкурсная подборка 69. "В круге фавнов и ночных животных"

Krupinin

Линдерман

Линдерман пришла к поэту в гости,
Так она сказала, но не знаю,
Кто меня, когда, в каких чертогах
Удостоил звания поэта.

Линдерман на старом пианино
Мне играет Лунную сонату,
Раз за разом забывает ноты
И забавно хмурится при этом.

Где-то по ночам в садах и парках
Линдерман играет на свирели,
Только на свирели и на кото.
В круге фавнов и ночных животных

Слушает совсем иные звуки,
Познаёт игру иных гармоний
Там в ночных садах. А на рояле
Не играла с музыкальной школы.

Длинные и трепетные пальцы
Вереском и жимолостью пахнут,

Жимолостью пахнут и вербеной,
Спелым хлебом и желтофиолью.

В волосах её жучки гнездятся,
Бабочки над головой порхают.

А поэт Бетховена не слышит,
Только звуки кото и свирели.

Линдерман, о нимфа, умоляю,
Помяни меня в своих молитвах.

Отчего же так много мух в монастырском саду?

Отчего же так много мух в монастырском саду?
Брат Бенедикт всё ходит и ходит с метёлкой.
Мусор сгребает, сыплет песок, а много ли толку?
Как надоела погода в этом году.

Нагоняет ветер унылых дождей череду.
Выйдешь во двор - хлюпает грязь под ногами.
Время мессу служить, но тоска, будто камень.
Даже с кровати не встать. Никуда не пойду.

Воздух густ, как будто это желе.
На заднем дворе ведьмы летают на помеле.
Совсем обнаглели. Надо их сжечь, да некому.

Под потолком мухи сношаются и жужжат.
Может, наша Земля и есть настоящий ад,
И петухи об этом весь день кукарекают?

Сидишь и куришь, смотришь на луну

Сидишь и куришь, смотришь на луну.
Огни в монастыре давно погасли.
Ночь плавает в тумане, будто в масле,
но криком разрывая тишину,
выходят из тумана клерикалы,
в твой монастырь проникшие тайком.
Они словами, будто кулаком,
ударят и убьют кого попало.

Как будто из забытого кошмара
они пришли и пальцами грозят.
Ты виноват. И в этом виноват,
И в этом тоже. Страшной будет кара.
Постыдных обвинений череда
Тебя как будто камнем придавила.
Ты даже слово подобрать не в силах,
не то что оправдаться, и тогда
выходит из тумана Доберман.
Он белоснежный, он снегов белее.
Тебе кладёт он морду на колени.
Стихают крики. Всё покрыл туман.

Они не больше брошеной сигары -
и ад, и клерикалы. И вина
искуплена твоя и прощена,
и вечность проступает как подарок.
Она над головой твоей и за.
И смотрит Бог собачьими глазами.
Мир исчезает. Кончился экзамен.
И лишь глаза, предвечные глаза.


Страница Журнала "Золотое руно" в Сети



cicera_stihi_lv



.